ИЗ КАЦА В КЕНСИНГТОН

От Каца в Кингстон.

Я сижу в Лондонской подземке и пытаюсь понять в чем различие между США и Великобританией, покачеваясь при этом вверх и вниз на неровных рельсах и пытаясь печатать...  Люди здесь выглядят так же как в Нью Йорке, только говорят как-то забавно.  Еще позавчера я был в Бруклине.

                После 2-х часового обдумывания разных вариантов, я решил отправиться в закусочную «Кац».  Это одна из первых еврейских закусочных в Нью Йорке – основанная еще в 1859 году она существовала уже во время войны Севера с Югом.  Но внутри ничего не напоминет времена гражданской войны.  Больше похожа на ресторначик 20-х годов с болшими неоновыми надписями, соседствуюшая с итальянской пиццерией, заведением с индийской едой, с парой расписанныx граффити баров и новым высотным многоквартирнымидомами.  Я бывал в «Каце» и раньше, и он ничем не отличается сегодня. Самое главное в этой закусочной – что здесь подают кошерную еду. Закусочная полна ньюйоркцами и туристами  разного толка, и на стенах висят фотографии владельца и его сына с разными знаменитостями, заглянувшими в закусочную.  Я заказал пиво местного производства и Матцо Брай (что-то вроде оладьев из мацы) и стал наблюдать вокруг.  Большенство работников – пуэрториканцы, кроме одного, очевидно, еврея и видимо в какой-то степени начальника.  Я подошел к нему и попросил дать интервью.  Он с радостью согласился и привел своего отца тоже.  Мы сели и поговорили о том,  откуда они приехали, каково им жить в Нью-Йорке и что они делают в закусочной.

Следующей была Беластокская Синагога. Она находится в нижнем Ист Сайде (Восточная часть Манхеттена), где евреи поселились, построив культурные центры, бизнесы и Синагогу, которая занимаетмастоящее здание  с 20-ых годов прошлого столетия.  Само здание - гораздо старее, оно построено еще до Гражданской войны, его использовали для подземной железной дороги. Пожилой джентельмен сказал мне, что внутри в синагоге есть картины, изображающие 12 колен Израилевых.  В понедельник район вокруг синагоги  был заполнен стайками детей, скорее всего из летних лагерей, красочными  китайскими  магазинчиками, так как неподалеку находится Китай-город, и  стариками, так как возле синагоги находится дом для пожилых (престарелых).

Через 30 минут я уже был в Бруклине в Восточном Парке (Истпарк) и Кингстоне.  Я переместился в религиозный  Иерусалим. Здесь в основном живут евреи. Мужчины ходят в шляпах и костюмах, и с небритыми бородами, женщины возят детские коляски, бородатые мужчины сидят внутри магазинов.  Через четыре блока на север – доминиканский район, через четыре  блока на юг- другой негритянский район.  Акуратные подметеные улицы уступают место мусору и полицейским. На одном углу - Детский музей, на другом -  Хабат, куда я и направлялся. Это было не то, что я ожидал. Никаких очевидных надписей, просто много парней в шляпах и костюмах.  Я пошел по лестнице и встретил Ехуду. Он подхватил меня, дал мне ермолку, сфотографировал меня возле Торы, заставил меня одеть талит и стал читал тору впервые только для меня, вынудил меня смотреть и запиысать на видео, как мальчик читал свой ежедневный отрывок из торы.  У Ехуды были громадные пейсы, и он подсказывал мальчику нужные интонации в нужный момнт.  Затем Ехуда разрешил мне взать интервью. 

- Чем ты занимаешься?

- Я подрядчик, и я пишу молитвы для мезуз.

- Что значит для тебя быть евреем?

- Я конвертировался, это значит я приобщен, это значит культура, это значит религия.

- Почему Хаббат?

- Потому что это общение с богом напрямую, без посредников.

- Почему не Израиль?

- Я жил там 5 лет, вернулся и нашел женщину здесь.

- Ты обручен?

- Ну, я надеюсь, – смеется Ехуда.

Мы вышли из Хаббата, и он представил меня нескольким людям. Он дал мне книгу, заставил купить ермолку и распращался со мной. 

 

Я иду вдоль улицы, наблюдая за детьми в голубых рубашках, гонюящих на самокатах с их длинными ци-ци, развивающимися на ветру, и жующими питу из забегаловки «Менди», что находится возле  Деткого музея.

Я наблюдаю за хорошо одетой женщиной с 6 детьми. Ей не больше чем 32 года, но у нее нет свободной секунды. 

Я наблядаю за темноволосым сефардским мальчишкой, направившим бутылку с кетчупом на своего младшего брата, он сжимает бутылку силнее и сильнее, и струя кетчупа обливает костюмчик малыша и его мордашку. Он сидит в растерянности, но не плачет.  «Возьми своего брата и умой его»,   – мать  говорит сыну, после того как его все закончилось, « Соды больше не получишь.  Хочеш еше питу? «

Двухлетний малыш в коляске смеется, когда его 6-летний братишка играется с ним.